– Эй ты! Оставь его! – крикнула Альдис беловолосому.
Она совершенно не представляла, что делать дальше. Как остановить третьекурсника, сумевшего справиться с Дроной?
Асбьёрн лениво повернулся. Бхат висел в его левой руке безжизненным кулем.
– Это чей там писк? – Он увидел Альдис, занявшую боевую стойку, и голубые глаза зло сузились. – Уйди, женщина. Я не бью самок.
– Отпусти его, – потребовала девушка.
– Любишь грязь, подстилка? А как тебе понравится вот это? – Он размахнулся и ударил Дрону по почкам. С губ бхата слетел негромкий стон. – Что? Нравится?!
– Отпусти его, а не то…
– А не то – что? – издевательским шепотом переспросил сванд. – Что ты мне сделаешь?
Он нанес еще несколько ударов бесчувственному пленнику. После каждого удара Асбьёрн останавливался, чтобы бросить испытующий взгляд в сторону Альдис. «Давай, напади не меня. Напади, и мы повеселимся вместе», – говорили его бешеные глаза и раздувшиеся от предвкушения ноздри.
Девушка беспомощно оглянулась. Подонок знал, и она это знала – ей нечего противопоставить «соколу». Сванд не хочет нападать первым, но стоит дать ему повод…
Разве это остановило Дрону, когда он был один против троих?
Она шагнула назад, и Асбьёрн разочарованно скривился:
– Правильно, проваливай. Это дела мужчин.
«Жаль, очень жаль», – говорили его голодные глаза.
Еще один удар. Он убьет Дрону!
Альдис еще отступила, скрывшись в зарослях, и бешеный сванд наконец перестал смотреть в ее сторону. Теперь Асбьёрн полностью сосредоточился на бхате, выбросив девушку из головы, как выбрасывают балласт за борт.
Первый камень был слишком тяжел, второй оказался слишком легким. Третий крошился в руках… Эх, как бы сейчас пригодилась дубинка, оставленная у ручья!
Наконец руки нащупали продолговатый булыжник, подходящий по форме и размеру. С камнем в руках курсантка выглянула из кустарника. Асбьёрн отпустил бхата, пнув пару раз ногой напоследок. Потом почему-то отвернулся, издал странный смешок и сказал, обращаясь к дереву справа от Альдис:
– Пора продолжить нашу игру. Следующий вопрос…
Их разделяло шагов двадцать. Сванд стоял вполоборота к девушке. Лучшего шанса могло просто не представиться.
Она попала! Камень пришелся чуть выше виска как раз над бурой царапиной – хорошая мишень.
Звук удара был похож на стук, который издают два голыша, столкнувшись друг с другом. Брызнула кровь, сванда повело. Он покачнулся, словно пьяный, вскинул руку к голове в жесте немого удивления.
«Давай, давай! Падай, скотина», – мысленно уговаривала его курсантка, нащупывая в траве второй камень.
Кто мог ожидать, что истинник выдержит такой удар? Видно, голову Асбьёрна и правда боги сваяли из цельного куска камня – мозгов в ней нет, вот и сотрясаться нечему.
А потом это все стало неважным. Потому что дикие, больные от бешенства глаза Асбьёрна остановились на Альдис.
Его прыжок навстречу длился долго, очень долго, он был таким медленным, что девушка успела разглядеть каждый волосок, каждую черточку его лица: два красных прыща на щеке, почти бесцветные волоски под носом, сбитые костяшки пальцев, налипшую глину на коленях. Каждый шаг его замедлился в сотни раз – вскочить бы и убежать, но, как бывает в самых страшных, самых муторных кошмарах, тело отказывалось повиноваться, двигалось медленно-медленно, вместо воздуха вокруг вода, смола, сладкая патока…
Альдис еще только поднимала руку со вторым камнем, когда Асбьёрн налетел на нее, сбил с ног. На горло легли две руки, покрытые редкими рыжеватыми волосами, и дышать стало нечем. Просто нечем.
Всеотец живет на небе и смотрит оттуда на своих детей. Он не вмешивается, потому что негоже родителю опекать детей до старости, но посматривает – как там его чада.
А в Ойкумене верят в Великого Зодчего, который, взяв за основу Предначальный Хаос, разделил его на Начала – Добро и Зло, Тепло и Холод, Тьму и Свет, Ложь и Истину; разделил, чтобы дать миру Основы. Зодчий созидает мироздание в соответствии с изначальным своим замыслом, но силы Хаоса не дремлют, так и норовят погубить уже созданное, смешать снова Начала, уничтожить Основы. Потому Великий создал людей, задача которых созидать и способствовать воплощению замысла и противостоять порождениям Хаоса. Иногда он поглядывает, как там справляются люди, чем заняты, не нужна ли помощь.
Кто знает – может, Всеотец и Зодчий там у себя в горних высях знакомы? Ходят в гости друг к другу, чтобы распить бочонок пива, обсуждают людей и вместе посматривают, как копошатся смертные внизу.
Иногда Альдис представляла себе, как сверху на нее смотрят глаза – темные, мудрые и требовательные. Смотрят испытующе, пристрастно – достойна ли ты, глупое дитя, своего Отца? Не присягнула ли на службу созданиям Хаоса?
Всеотец или Зодчий – кто бы ни держал нить судьбы Альдис в своих руках, он передал ее Асбьёрну.
Безумное перекошенное лицо загораживало небо. Нечем было дышать, и лишь в этой ситуации понимаешь цену воздуху. Тело боролось, дергалось, пыталось вдохнуть по многолетней привычке. Ногти соскальзывали по ткани мундира, не оставляя следов. А сверху смотрели бледно-голубые жадные глаза. Смотрели с любопытством, почти с радостью.
Обладателю глаз было интересно. Жертва потешно разевает рот, словно рыба в лодке, дергается, сучит ногами. Стоит сжать сильнее – пучит глаза. Весело!
Голубое небо над головой. Голубой колючий лед в глазах «сокола».
В ушах звенело. Реальность вокруг сходила лоскутами, обнажая багровую подложку. Красно-черные пятна расползались, сливались в единый мутный океан без конца и края.